*

*

*

*

*

*

*   

*

*

*

*

*

*

ПРОСТОДУШИЯ НЕ ХВАТАЕТ ДЛЯ СЧАСТЬЯ ...

       (из мыслей перед сном)                                

 

*

*

*

*

*

*

*   

*

*

*

*

*

*

*

 

I

 

       это был высокий и худой человек с несколько рябоватым лицом, но не от пятен каких-нибудь, а от вмятинок: щеки его были, как болотистая местность обычно у болот то ли коровы ходят, то ли вода так действует на землю, но там всегда какие-нибудь вмятины бывают иногда с водой, а иногда сухие они, как будто долго лежала собака, свернувшись клубком, и пролежала так траву, что и травы нету, а есть коротенькая щетина  и  земля чуть опустилась.

 Жил он на окраине. Вставал рано. И если не чинил забор и не залатывал крышу, отправлялся, надев темный костюм, к автобусной остановке. Вообще-то, он любил серый костюм, но ему казалось, что на работу устраиваться надо ездить по учреждениям в черном. Да, действительно, серый был на нем уместнее по воскресным дням, хотя тогда особенно бросалось в глаза, что это Восковой Человек.

 

 

 

 

Возраста он был среднего, т.е. ему было года 44, наверно, по внешнему виду, если взглянуть на формы и характер его лица. Но на самом  деле ему было около 15О лет с того дня, как его вылепил и отлил из воска  немецкий ремесленник и механик Отто Градерман в 1785 г. в Санкт-Петербурге, на второй Васильевской улице.         

Информация об этом была выдавлена на левой  ступне и от этого от большой ходьбы летом на босую ногу, у него низ ступни побаливал, а  когда  он мылся в бане, то в этом месте и чесалось; это все не точно известно, но зато многие видели, как он часто чесал левую ногу, сидя около тазика и намыленной мочалки.

                                                     

Читатель уже, наверно, с сомнением думает: «Прожил человек 15О лет, а до сих пор только надевает какой-то черный костюм и идет устраиваться на работу!?» Но надо вот что учесть в виду, что, как человек из воска, он мог вообще  не есть и не пить, а на работу он устраивался просто вообще, чтобы жить более полнокровной жизнью, т.е. быть в каком-то человеческом окружении; и уж конечно он  работал и не раз, но потом увольнялся лет через пять-десять... -  т.к. жизнь внутри учреждения вдруг однажды накаляется, а он  вовсе не собирался исчезнуть в небытие, т.е. растаять, обмякнуть и превратиться в восковую лужу. 

Кстати из-за этого он долгое время бо­ялся жениться, и жар любовных поцелуев, и огонь до­машних скандалов одинаково его пугал; жизнь его была устремлена далеко, но ему хотелось иметь потомство: он заводил, с одной стороны, всякие знакомства с мастерами, отливающими скульптурные формы при художественных мастерс­ких, и заводскими мас­терами, отли­вающими металл, а с другой сто­ро­ны, и приглядывался к женщинам, хотя и понимал, что ни его абстрактная тяга и любовь к отливанию скульп­турных форм ни женитьба не могут удовлетво­рить его сердце, и истину он где-то чертил мысленно посередине между ними; но не имел ни малейшего представления, как ему надо поступить, чтобы быть счастли­вым в этой жизни.

 

 

 

         Я знаю, что некоторым читателям чуточку, ну так чуть-чуть, наверно, любопыт­но: и прописан ли он там в домике на окраине, и устроился ли он наконец  на работу?

      Единственно, начальник отдела кадров заметил блед­ность в лице  и руках, но потом успокоился, когда пришел к мысли, что от бледных людей меньше можно ожидать всяких резких или непредвиденных поступков, нежели чем от тех, в ком играет кровь с молоком. Улыбаясь от этой мысли, он и придавил круглой печатью свои сомнения, заполнив  запись там, в Трудовой Книжке:

 

«зачислить Воскового Человека

на должность инженера

с 15 марта ...года с испытательным

сроком один месяц.»

 

 Восковой Человек не улыбался никогда и хотя это и насторожило начальника отдела кадров, но как-то совсем по-весеннему, он опять быстро успокоился, запирая в сейф Личное Дело с мыслею о том, что серьезность - хорошее качество в человеке перед другими... так как она ближе к спокойствию и мирному климату внутри учреждения, и порядку. Кстати, порядковый номер его Книжки был 277-й.

   Уже давно они расстались, но начальник еще долго смотрел на этот стул, на котором сидел Восковой Человек, разгля­дывая вмятин­ки на той драпировке сиденья; и, с одной стороны, тревога летала все еще по воздуху у него над головой, материализовав­шись в эту весеннюю муху, благо­получно пере­зи­мо­вавшую кабинете, а с другой стороны, он еще никогда не испытывал и, вероятно, больше никогда не испытает такого глубокого чувства удовлетворения как сейчас. 

Хотя, ведь вот  какая  хитрость природы, выражение лица часто может и обмануть: может быть, он как раз мысленно в воспоминаниях вез саночки в гору только что сию минуту  съехав от туда, и ходил в общем-то своими детскими ногами по своему детству. А на двери написано «ОТДЕЛ КАДРОВ»; надпись строгая-престрогая, и фамилия у него была «Воско­бойников» и отчество - «БОРИС СЕМЕ­НОВИЧ», но нет, ничто теперь не пугает меня ни за себя, если мне когда-нибудь придется устраиваться на работу, ни за моего героя, хотя, впрочем, это всего лишь литературный оборот в классическом стиле: я же наперед знаю всю историю Воскового Человека с начала, почти что, до самого конца.

*

*

*

*

*

*

*

*

*

*

*

*

*

*

*

*

*

*

*

*

*

*

  II

 

Настроение у Воскового Человека было тоже прекрасное  и замечательное, и он сидел под вечер, уже при электрическом свете (в гостях) на пятом этаже кирпичного дома по улице, к сожалению, не известно какой —— дело в том, что в начале и в конце она  называлась: «Улица им. Иркутской дивизии», но в середине стояли 3-4 дома с улицы «Северная», номеров я не помню, так как я лично проходил там один раз хотя  и днем, но то ли 4О, то ли 44, то ли 35... - но не берусь сказать того, в чем не уверен, т.е. не берусь сказать точно...             

 

И мало того, что он был в хорошем расположении духа, хотя и находился на не известно какой улице (но это мне-то не известно, а он-то знал и уж точно знал! - иначе как бы он туда добрался?), но еще и находился в обществе хорошенькой, если позволите я еще раз повторю: в обществе... хорошень­кой женщины(!), которую звали Светланой Петров­ной (не выделяю имя отчество большими буквами, как у Воскобойникова потому, что имя отчество у женщины не производит у нас, в нашей России, такого устрашающего впечатления, как у мужчины) - а фамилию  ее  никто  не знал, так как всякая красивая женщина...  с трудом соединяется со своим именем в сознании человека, с отчеством - и подавно, ну а фамилия если и существует, данная ей с детства, то к моменту 17-18 лет бледнеет и исчезает с поля видения, а если ей присваивают фамилию мужа, то она тоже звучит некоторое время как насмешка (над тем, кому ее присваивают и как издевательство над тем, кому ее приходится произносить) и, таким образом, (а насмешек никто не любит) ее звали Светланой Петров­ной.

                                                                    

 

И каждый, кто слышал или думал про себя «Светлана Петровна», невольно вспоминал, что ее нижняя губа имела нежно-розовый цвет свежей морко­ви, которую не только «только что купили на базаре» и помыли под краном, но еще и нежно почистили, сняли ее естественные одежды и обнажили ее естественную наготу.

 

 Ах, эта Светлана Петровна! Ну это, конечно, для тех живая картина, кто ее видел или знал лично. Ах, а дальше мысль начинала, как пчела, крутиться вокруг ее глаз, прически... жжжж...ж-ж-ж-ж... Но не будем больше отвлекаться от судьбы Воскового Человека; он как раз, все еще сидел напротив красавицы и, о чем-то размышляя, смотрел на молодую женщину, почти не отрываясь, а она говорила, почти не останавливаясь:

 -... И тогда я зашла в кабинет  к  нашему  зав. глав. врача, есть у нас такой Тимофей Тимофеевич и говорю:  «Ты должен меня выручить, мне надо отлучиться на 2-3 дня! «А он, конечно, мне не отказал, я съездила в Москву, купила.... кое-что, в том числе из тряпок кое-что, потом, правда, главный врач наш - Мария Наполеоновна на меня косо посмотрела: я вхожу в ее кабинет, она смотрит косо, а я смотрю на нее, вот так, кристально чистыми детскими глазами; она ни слова не говорит, я - тоже; мы обсудили кое-что по работе и я уже потом, ха! узнала от Тимтимыча, у нас его так называют, что она две недели на него шипела, как змея... по поводу моего отсутствия...

Хотя я и приготовился исписать полторы страницы, но можно и остановиться. Мало ли, что она не останав­ливалась до утра, а восковая фигура, не шевелясь, внимала всему этому! Читателю, мне кажется, (а я сужу по себе) бесполезно прочитывать все эти слова, так как дело не в словах, а в голосе Светланы Петровны; голос ее бегал по словам, как будто волшеб­ные пальчики скользили по волшебным клавишам, музыка была самая очаровательная, но и ее долго никто не мог выдержать, обычно мужчины через час падали ниц и делали признания. Восковой Человек сидел печальный и задумчивый, хотя глаза его и неотрывно смотрели на губы Светланы Петровны. И - знаете, его печаль, его грусть, его неподвижность как бы наоборот подзадоривали веселье ее порхающего голоса; иногда, он даже и вдруг превращался, оторвавшись в легком порыве от волшебной клавиатуры, (так как не все может передать даже самый ...вдохновенный музыкант) [иначе, кстати, у музыкан­тов и детей-то не было бы, и их бы род естественно прерывался] и тогда для этого существуют паузы: они, как бы, дополняют несказанное, и дополняют его абстрактные грезы, если позволите, я повторю - абстрактные грезы (!), как самого исполнителя, так и самого слушателя. Я не очень-то понял все, что я сказал, но слова так быстро рождаются и мысли, что не всегда успеваешь вникнуть, как надо спешить дальше (читатель-то наверняка лучше меня все понимает, потому, что он только читает и еще не слышит, как подступают - новые слова), но вернемся к Голосу Светланы Петровны; да, он подскакивал иногда вдруг над... той волшебной   клавиатурой, как бы превращался в бабочку, быстро-быстро машущую крылышками, но это (не утруждайте пока себя разгадками), это нежный смех прерывал повествование; о да, она не только очаровательно говорила, но и смеялась особой заманчивой музыкой, ну что там жалкое, примитивное пощелкивание соловья: так может смеяться только счастливая  женщина  знающая  себе цену! (Я специально иногда не ставлю запятые, чтобы не оторвать одно от другого, если они именно одно целое, как явление природы, поэтому я написал без запятой эти слова «счастливая женщина знающая себе цену» - вот тогда написанное соответствует представ­ляя­емому.)

 

    И пока только Светлана Петровна пройдет по улице (наверно ее еще помнят жители того городка!) - сколько копеечек-взглядов роняли в ее копилку мужчи­ны всех  возрастов: от едва только увидевших свет из своих колясок младенцев, если только зрение у них уже перевернулось и стало нормальным, впрочем, даже и в перевернутом виде они вполне могли заворожено разглядывать Светлану Петровну и это не метафора, это, всего-навсего, может быть, просто непонятно, что я хочу сказать, так как я сам сейчас взволнован,  но я читал и все конечно читали где-нибудь, что младенцы вначале видят мир перевернутым, ну так вот, от этих младенцев до тех младенцев, что впадают в детство от множества однообразных лет, ну, то есть всех-всех надо иметь ввиду, от тех, кто уже в силах, до тех, кто еще в силах, открыть глаза - все они по копеечке составили цену, которую, может быть, она, любя себя еще больше других, удваивала или удесятеряла! А утро кончилось тем, что Светлана Петровна сказала:

-Ах, я так устала, - и откинулась в кресле. И воцарилась жалкая пауза.

-Светлана Петровна, - сказал Восковой Человек и мысленно покраснел, но воск не краснеет  от мыслей,  и он поразмышлял... не известно о чем, может быть... и над особенностью своего странного тела, а потом продолжил:

-Светлана Петровна, мысли мои путаются, мне трудно понять самого себя...

-Посмотрите, какое утро замечательное! – перебила его Светлана Петровна, откидывая рукой занавеску.

-Но тем ни менее, - продолжал Восковой Человек, - мне... мне... ах я не могу сказать, что я чувствую... Enschuldigen Zie bite, извините, я сбивчив сейчас потому, что... но я Вас люблю!                                                   

-Ах, - сказала Светлана, прикрыв глаза.

                 

Утренний свет был  похож на пену, которая залила место жаркого пожарища. Две фигуры виднее­лись, как два обгоревших труппа в утренних сумерках, над одной из них света было уже гораздо больше, фигура эта, все еще тяжело дыша, другая сидела, сжав руку свою  собственную изо всех сил, в оцепенении.

-Уже светло, - сказала Светлана Петровна.

-Но Вы так и не ответили, - продолжал Восковой Человек, - будете ли Вы моей женой или нет?

-Но Вы не спрашивали.

-Неужели?! Тогда я Вас спрашиваю: да или нет?

-Да, - сказала она.

-Очень хорошо, - сказал он, встал с кресла и заметил, что рука у него чуть согнулась в кисти; он поправил ее другой рукой и прошелся несколько раз по комнате, все время что-то  задевая в темноте на полу.

-Что это? - спросил он, глядя прямо перед собой.

-Это моя мама, а вот на той фотографии, сейчас наверно плохо  видно, мой отец, в кителе с пуговицами, - отвечала она, улыбаясь ...

Восковой Человек, прикоснувшись пальцами к комоду смотрел  на стену, но увы, читателю не стоит пока   напрягать свое воображение, там в сумерках едва только виднелись два темных прямоугольника с рассеянной ... большой тенью от каждого и только Восковой Человек во влюбленном состоянии не-то видел, не то угадывал черты каких-то лиц на этих двух картонках; Светлана Петровна их, конечно, помнила наизусть еще с детства. 

-И он работал отливщиком скульптур?

-Каким отливщиком? Он был банковским служа­щим.

-А она? - спросил Восковой Человек. 

-Она была учительницей в младших классах.

-Вы разбили мое сердце, - прошептал он.

     Минуты две Восковой Человек стоял молча, потом, ни на секунду не останавливаясь, покинул комнату и торопливо стал спускаться по лестнице. А Светлана Петровна, как всякая женщина, знающая себе цену, предпочла ни­чего не говорить и, вероятно, на всякий слу­чай - и действительно, что может быть гуманней, чем всякий случай в трудную минуту для любого жителя Земли

 

 

И еще можно добавить, что гуманизм женщины проистекает от ее природы, а гуманизм мужчины  - от воспитания.

 

*

*

*

*

*

*

*

*

*

*

*

   III

          но никакого случая больше не случилось.  Светлана Петровна осталась в кресле. А после борьбы опытного самооблада­ния с искренней увлеченностью победу одержало са­мообладание; но после его победы возникло чувство растерянности.

 

 

             *  

                        А Восковой Человек, любивший жест сосредоточенности, то есть, сжав руки, прибли­зив их к груди, почему-то невольно принял эту позу и  прямо так с ней и пошел  пешком до  своего  дома. После того, как его любовь была разбита, ему было не до автобусов. Он пришел к себе и принялся чинить крышу. Крышу эту он сам ломал и сам чинил. Летом, когда было жарко - он чинил крышу,  а зимой когда очень топилась жарко печь, он делал дырку в крыше и ободряющий холод поддерживал в его  восковом  теле  твердость духа и это помогало ему не размякнуть, не потерять формы и стройности, не рисковать покрыться, ну знаете, такой тусклой желтизной.

     ...

 

    И так прошло лет пятьдесят, подумать только, пятьдесят лет он сидел в одиночестве, не желая никого видеть. Книги, книги и незначительные работы по хозяйству - все!

     Потом он подсчитал, что 35 и 5О, это 85 и решил, что Светлана  Петровна уже или умерла или забыла о нем, да и действительно, она умерла (тут в расчеты Воскового Человека вкралась маленькая ошибка не по его вине, это она сама когда-то немножечко округлила некоторые цифры во время одной из первых бесед), но действительно, это событие все же произошло - когда ей было 88 лет и девять месяцев. Надо было снова: устраиваться на работу, жить, идти туда к людям, несмотря, на все обиды и он даже надеялся еще  встретить  женщину в своей судьбе. Была весна 19... допустим «какого-то года», истинной даты не стоит, пожалуй, говорить (по чисто филологическим причинам.  И это не имеет никакого значения.

     ...

 

     Мысли мои все еще витают вокруг Светланы Петровны и это потому, что я как-то коротко о ней сообщил, в то время, как мне  вспоминается сейчас еще кое-что.

Да, через год после той истории с Восковым  Человеком, она вышла  замуж за  одного  молодого  музыканта-трубача, который правда уже давно играл больше на бильярде чем на трубе, но все равно, в нем осталось самое главное, интеллигентные манеры и в движеньях рук и в сочетаньях слов, он разводил пушистых  зверей, как их  называли,  не помню, но и сам  он ходил и зимой, и летом в меховой белой безрукавке, вернее даже  жилете, так как у  него болела спина, имел машину, купленную то ли до брака, то ли в браке с нею, этого не помню, но помню: что он неожиданно работал кочегаром в пансионате, а может это называлось и поприличней «дежурным слесарем», но как он умел держаться, все ему конечно  завидовали! И, наконец, еще два слова, Светлана Петровна была счастлива в браке, а это, наверно, обозначает, что были счастливы оба супруга, то есть обе стороны, и имели  троих девочек, жизнь каждой из которых, была целая повесть, причем, повесть не  какая-нибудь, а ох какая  увлекательная  и  прекрасная, не уступающая лучшим  приключениям  из  «1ОО1 ночи», впрочем-впрочем, как и жизнь Воскового Человека, которая мне вспоминается последние дни по  вечерам, как будто это моя собственная жизнь.

*

*

*

*

*

*

*

*

*

*

*

*

*

*

*

*

*

*

*

*

*

*

*

*

*

IY

 

между прочим!  ...  нет,  не «между прочим»,  и «между тем» тоже не годится, а...:  не  возможно без моей полной сосредоточенности приступить к описанию очень важного  момента   из   жизни ...   е г о,   то  есть,    т о г о,  и  Вы  меня сейчас правильно  поняли, а  о н  очень любил читать книги, в которых что-то черпал для себя важное о нас, и самое большое впечатление на не го произвела  книга, которую он  прочитал на  пятидесятом году  своего  уединения, и книга  эта была «Поваренная книга» самого последнего  года издания.

     «Омлет по-фински» - читал он вслух в то время, и читал  медленно-медленно, и  иногда комментировал, и причмокивал языком. Я ведь говорил, что он никогда не улыбался, так вот, столь самые необходимые переживания, которые можно сравнить с каким-нибудь микро и очень даже незначительным  элементом, вроде железа,  без которого  не образуется у человека кровь  (а  без крови сердцу нечего делать и оно затихает), так и Восковой Человек был лишен слуха  на смешное, но тут вот природа и сделала хитрость (Отто Градерман мог бы  ответить  на этот вопрос, и то, может быть, за него бы ответил Фрейд, если бы он с ним побеседовал пару месяцев с глазу на глаз), но известно мне только одно, что без «Поваренной книги» он бы умер. Читал он ее каждый день перед сном на протяжении всей своей жизни и поваренных книг у него было всех изданий  без исключений, начиная со дня его рождения т.е. марта 1785 г. Сейчас он остановился на самом последнем издании и на самой последней странице.

Итак, «Омлет по-фински»! Что же это  для него значило при всем при том, что он еще ни разу в жизни не позавтракал и даже не пополдничал, и даже не сделал пол глотка газированной воды, и даже не разжевал ни одной травинки, хотя бы автоматически  с 1785 года!? 

Чтобы приготовить «Омлет по-фински» надо иметь: майонез, сыр, фанеровочные сухари 5Ог., изюма без косточек 1О г., бананов свежих или такое же количество свежих ананасов 3О г., и одно куриное яйцо в  сыром виде, - так читал вслух Восковой Человек, сначала  очень  медленно, потом  перечитывая все еще раз ... при этом глаза его оббегали комнату, как стрелки часов по циферблату, и замирали на «Поваренной книге», как на пол шестого вечера.

Хорошо: «чтобы» сварить, «омлет» мелко порезать, «по-фински» провернуть в мясорубке, «надо» посыпать по вкусу, «иметь» выдавить из тюбика в форме цветочков, «майонез», - на  этом седьмом слове с верхнего левого угла абзаца коммен­тарии  обрывались, у него кружилась голова, он шел на свою постель, сознание отключалось, он вытягивался в струнку, в точности как его вылепил Отто Градерман, прежде чем отлить форму, ... он угасал, но он бормотал себе под нос еле слышимые слова в такой последовательности:

Слева от Филиппин в Сан-Франциско в 1869г. Похоронен последний потомок Отто Градермана, справа от письменного стола в кабинете  инвентаризации 16-я паркетная досточка припод­нимается и ... там... лежит, запрятанная мною, страничка инвентарной книги ... в середине города Калуга  стоит  липа  89-ти  лет, на которой вырезано имя «Света» ...  в  восьмой строке сверху написан инвентарный  номер восковой скульптуры N «17» ...  Светлана Петровна умерла вчера вечером в 8 часов ... деньги собранные по подписке на создание музея восковых фигур, лежат около печки, за стиральной доской в  этой комнате...

 

 

Рот Воскового Человека открылся, видимо, наркотическое действие «Поваренной книги» посте­пенно заканчивалось с переходом в состояние сна.

И так он лежал с открытым ртом минут пять в полном молчании в тот вечер, в иные времена, это могло затянуться и на неделю и даже на 2-3 года. Но то ли «Поваренная книга» больше ничего  не  имела  в запасе, кроме выходных сведений, то ли Восковой Человек уж  очень точно почувствовал год, день и час смерти Светланы Петровны,  но едва прошло пять минут, как он встал с кровати, подошел к столу, сел опять перед «Поваренной книгой» и задумался.

Пальцы  его, как бы живя самостоятельной жизнью, слегка передвигались по скатерти влево и опять вправо, снова влево и опять вправо ...  медленно и точно, как маленькие паучки, видимо, что-то послед­нее и важное решалось, неизвестно где, наверное, в его восковой голове, хотя, там ведь был только самый настоящий воск, ну и разве один  пузырек  воздуха.

 

                       

 

* *

 

 А может быть! А может ведь такое быть! Что там и находилась душа его или разум - так неисчерпаема природа в своих беспредельных дьявольских или божественных возможностях! Что такое изобретение гладкого колеса на заре хитрости человеческой? ??!!! Что жизнь на Марсе? - рядом со «светящимися рыболовами»! !!?!?

 

Если Вы не знаете о «светящихся рыболо­вах», то я расскажу о них для тех, кто, может быть, о них пока не узнал: иначе жизнь Воскового Человека будет непонятна во всей сложности, на тысячу такой незнающий найдется один, но справедливость требует и ему узнать об этом, не говоря уже о том, что такая информация с моей стороны кого-то сможет и предостеречь и успокоить ... (успокоить, потому что, зная причину несчастья, легче переносится суть).

 Конечно те, кто читал о «светящихся   рыболовах» могут пропустить всю пятую главу, кроме последнего абзаца, хотя... - и  его тоже можно пропустить.

*

*

*

*

*

*

*

*

*

*

*

 

Y

 

*

*

первый  «Светящийся  рыболов» был искус­ство­вед. Он жил на крыше Эрмитажа в эмбриональном состоянии и светился, как металлическая болванка  температурой в 845 градусов, цифра произвольная, главное сильно. Однако, тридцать восьмым чувством он безошибочно выпускал светя­щу­юся ниточку из  левого  глаза с светящимся шариком на конце, вокруг которого шла надпись «эстетическое очарование для этического удовлетво­рения», шарик безошибочно  достигал ступенек входа в Эрмитаж в то мгновение, когда открывался внутренний замок и в ночной тиши раздавались  шаги  скульптуры  или  пролетала картина; это бывает весенним утром  високосного года.

 Когда она из-за любопытства приближалась к этому светящемуся шарику, шарик прилипал точно к левому глазу скульптуры или к левой  части  картины (если ее расчертить по схеме золотого сечения и классической перспективы, разработанной еще в эпоху Возрождения  -  и именно в точку схода  -  для тех, кто не понимает, объясняю: что если у всех прямоугольных предметов  продолжить линии вдаль ... они там где-то вдали пересекутся и это место и назвали художники эпохи  Возрождения «точкой схода»), итак, шарик прилипал к левому глазу скульптуры или левой части картины в точке «схода» и жертва начинала уменьшаться в размере, пока не исчезала внутри поглотившего ее светящегося шара (но вес массы при этом, вероятно, оставался неизменным!)... шарик начинал подниматься вверх, т.к. светящаяся слюна сокращалась и подтягивалась к левому глазу искусствоведа и исчезала в нем навсегда. 

Правда, через четверть часа все повторялось в обратной последовательности: опять из глаза «светящегося рыболова» по светящейся нити опус­кался огненный шарик, на его  поверхности  образовы­валась темная точка, которая вырастала до исчезнув­шего предмета, пока этот шарик опускался, но это было не «то», что исчезло, а было его «копией», которая возвращалась на свое место и только плесень размером в круглое чего-то такое на подобии копейки, оставалось и могла быть наблюдаема реставраторами музея и о происхождении которого было написано 7 диссертаций кандидатских и 3 докторских, но все впустую: никто на след «светящегося рыболова» не напал.

Впервые «светящийся рыболов» описан человеком далеким от искусства  - насекомоведом -  фамилию его тоже не помню, профессия его тоже называется другим иностранным словом, но смысл правильный  - насекомовед.

Все, что я говорил о «Поваренной книге» - объясняет внутреннюю психологическую сторону жизни Воско­вого Человека, а «светящийся рыболов», каким-то образом, имел отношение к внешней стороне жизни Воскового Человека, тревожно связывая его с внешним миром. После того как он прочитал выходные сведения «Поваренной книги», так же медленно и вращая глазами, как все описывалось в предыдущей главе, он переоделся опять в темный костюм и вышел на улицу. Кажется, он шел устраиваться на работу, но это могла быть просто прогулка, он в таком случае потирал руки и приговаривал: «Пора поразмяться, ноги затекли». Но в этот раз ушел молча и ничего не сказал. 

*

*

*

*

*

*

*

*

 

YI

*

*

 мне вспомнился вдруг эпизод, где можно  было   видеть взаимоотношения Воскового Человека с детьми. Он был к детям с одной стороны, насторожен: они могли и поцарапать ему руки и лицо, за чем он особенно зорко  смотрел, а его царапины конечно не затягивались, они оставляли след, как оставляет след на руке наши... разные, характерные для нас дела, и поэтому паутины разных черточек на руке говорят о разных прошлых путях, наполненных деятельностью или наоборот минимальной реакцией на всевозможные дела, которые предстояло сделать (вот чего цыганские  гадалки-то разгадывают) - так и лицо Воскового Человека было достоверным свидетельством, не менее подлинным, чем свидетельства разных бюро записей актов гражданского состояния, и они свидетель­ствовали: что жизнь Воскового человека ...  б ы л а  ...  о ч е н ь... сдержанной, хотя иногда и импульсивной; видно было, что он редко проводил время, как его проводят многие; наверно, тогда было бы много следов каких-нибудь вилок, случайно царапнувших лицо, наверно, были бы вмятины от чесаний на затылке во время игры в карты или была бы стерта слегка нижняя губа, так как некоторые чуть мочат палец в слюне прежде чем  пойти, например, с крестовой карты или бубновой (обе масти очень привлекательные), наверно поубавилось бы пара вмятинок на его щеках, если бы он танцевал в компаниях с едва знакомыми девушками и т.д. (я начал абзац со слов «с одной стороны», но что с другой стороны и не важно и не помню: мысль давно в другие ушла предметы для рассматривания).

У него не было детства обычного и в нем не  воспитывалось желание обязательно собраться с кем-нибудь для время провождения. Для него вообще времени не существовало. Его тянуло к людям, но только не так автоматически, как нас невольно тянет иногда к друг другу и это, может быть, ощущение внутреннее того, что мы-то все-таки временные гости, которые потом  уйдут неизвестно  куда.                               

 

 Однажды из какой-то подворотни вышла девочка, как раз в тот момент, когда он шел с  фотоаппаратом (но он им, правда, ничего не фотогра­фировал, а носил просто так, как шляпу или как перчатки); и вот из подворотни вышла девочка лет восьми и они оба остановились от неожиданности пересечения своих  дорог, и она спросила его:

-Хм, да... интересно, а куда Вы, дядя, идете?

-Я никуда не иду, я просто гуляю.                                  

-Но просто гуляют только дети, по-моему? - сказала девочка.                                                                      

 -Но я тоже, - ответил он.                           

-А,  Вы  сфотографируйте  меня, пожалуйста, - по­про­сила она.

-Я не могу тебя сфотографировать, - отвечал он, - потому что я не умею фотографировать.

-А зачем же Вы его носите? – последовал вопрос.

-Я ношу его тоже просто так.                        

-Ну какой же Вы смешной, - сказала задумчиво

де­­вочка.                                    

-А что такое «смешной»?                           

-Ну просто «смешной»  да  и  все. Смешное - это когда неправильно.                                  

-А-а, понимаю.                                         

-Да  это  же просто... А Вы такой большой  и не знаете. Хм.                                      

-А вот хочешь, я тебя переверну  на  руках  вверх ногами и подержу одну минуточку  ...              

-Нет уж, спасибо, не надо... - хмыкнула девочка.                                              

-А! Значит  я  сказал  смешное, раз ты хмыкаешь?                                                

-Конечно. Вы сами встаньте на голову и постойте.

-Да да, понятно, - сказал Восковой Человек, поправляя фотоаппарат и одергивая пиджак.                                                  

-Да это же просто, а Вы не знаете, вот умора  с Вами. Да, хм, - она покачала головой с легким... укором                                                       

-Ну хорошо, хорошо; а как ты думаешь, жить-то можно такому человеку?               

-Жить-то можно любому, и даже интересней когда  кто-то смешной: его же можно учить...     

-Интересно,  но опасно.                                

-Да нет, ерунда, не опасно... когда смешно, то не опасно, а  просто смешно и все. Вот когда просто  неправильно - вот это плохо. Ну все, я побежала, мне пора! - крикнула уже на ходу маленькая учительница и убежала.

-Эй, постой-ка ... - начал было он, но подворотня была уже пустая. Он зашел во двор... но там никого не  было. Он решил, что надо чего-нибудь говорить, чтобы  привлечь к себе внимание и прочитал в пол голоса несколько отрывков из вечно любимой «Поваренной книги», но никто не появлялся. Через минуту и она выглянула действительно из окон второго этажа... но его не увидала. 

*

*

*

*

*

*

*

*

*

*

*

*

*

 

     YII

 

             я прервал свой рассказ, когда Восковой человек вышел после многолетнего затворничества на улицу.  И что же, оказавшись в центре города, он направился по улице Первомайской, свернул в переулок Михаила Кожаного (бывший Кукушкинский), а проходя мимо музея вдруг остановился, потом стал подниматься по ступенькам, так неожиданно, словно действовал по какой-то повести, а не в жизни. Мимо вахтеров он прошел так, как будто они и не сидели там; видимо,  думая о своем деле, он уже не относился к контакту с людьми обычным образом,  может быть, в это время он считал себя даже больше скульптурой чем человеком или же просто потому, что был март високосного года?    

  Он бродил по залам весь остаток дня, особенно долго присматривался издалека на изображения обнаженного женского тела. Но все фигуры были обязательно с каким-нибудь предметами: то с кольцом, то с лентой, то с мячом - ввиду того, что в  т о т месяц в местном музее проходила выставка работ на спортивную тему, так что просто обнажен­ного тела нигде не было (!), в крайнем случае, он мог находить в руках всякой женщины, стоящей на постаменте, какой-нибудь отпиленный брусок или маленький цилиндрик.

 Перед самым закрытием музея он спрятался за штору в среднем зале на втором  этаже и дождался, когда закроют все здание. В темноте он опять ходил около  скульптур и  даже прикасался к ним руками, но что-то его не устраивало, и вид у него был встрево­женный. В пять утра он  направился к выходу, снял с петли огромный длинный крючок, которым вполне можно было оглушить любого грабителя, любой ночью  (если бы он сунулся  в  музей)...  и  как только струя утреннего прохладного воздуха скольз­нула, как юная  девица на свидание, мимо музейной двери... - он увидел светящийся шар «светящегося рыболова», спускающийся коварно к нему и до которого уже можно было рукой дотянуться. Он приблизился к нему, а шар опустился, но едва там стали различаться буквы «эстетическое очарование для этического удовлетворения», он прижал руки к груди и прошептал:

-Нет! - или что-то в этом духе, а потом с расстановкой рассеянно сказал уже более  отчетливо: 

-Это моя погибель, кажется, - и бочком-бочком, обходя эту дурацкую штуковину, стал спускаться по лестнице, по которой вчера его что-то заставило подняться на выставку посвященную YII или YIII «Спартакиаде народов ССР».

 

*

*

*

*

*

*

*

*

*

*

*

*

*

*

*

*

YIII

 

  я вспомнил, между прочим, продолжение  истории с той девочкой, что вышла из подворотни. Правда, продолжение было без самой девчонки. Итак, когда они расстались с ней, то за углом его догнал молодой  человек.

 

Лицо его было сосредоточенное и даже сердитое. Но когда он догнал Воскового Человека, он разулыбался самой неподкупной улыбкой, и голубые глаза его про­явились на лице, как проявляется фотография т.е. неожиданно и  чудесно. 

-Извините, а что Вы хотели? - спросил он Воскового Че­ло­века.                                

-От кого?

 Молодой человек замялся очень не надолго и тут же заговорил размеренно и вкрадчиво: 

-Извините ... Но мне дочка рассказывала, что Вы с ней разговаривали о чем-то у нас там, во дворе?

-А-а, да-да, она меня учила на тему: «что такое смеш­ное».                                                                              

-А Вы, простите, не писатель? Или, извините, может Вы в кино работаете? Я так подумал, поскольку у Вас такая  необычная, манера разговаривать, я угадал?                                                     

-Нет-нет, Вы не угадали…

-Но все-таки, кто Вы по профессии? Извините, конечно  за такой прямой вопрос, но я люблю прямоту. Я вот, например, недавно был у одного зам. министра, но там и сам министр конечно бывает, я только не буду гово­рить более конкретно, так как в таких кругах это не принято...Вы меня понимаете?

-Да пока не очень понимаю, - отвечал Восковой Чело­век

- Но кто же Вы по профессии, все-таки?          

 -Я... инженер, проживаю на окраине и, с одной стороны, собираюсь жениться, а с другой стороны,  меня интересуют люди, которые имеют отношение к отливанию скульптурных форм...                                                       

-Из...чего?

-Из всего, - отвечал Восковой Человек, - например, из гипса.

-Ну да, это конечно очень интересно! Видите ли,  как удачно, что мы с Вами познакомились, дело в том, что у меня много связей на разных деловых уровнях; не буду хвалиться, но я смогу Вам ... быть очень... полезен ... 

-Это замечательно, - сказал Восковой Человек, - я хочу иметь ребенка, но все это так сложно и поэтому мне еще нужны люди, которые умеют отливать скульп­турные формы.

-Извините, я что-то не понимаю, какая тут связь?

-Дело в том, что я родился в 1785 году и меня произвел на свет немецкий ремесленник Отто Градерман, кото­рый умел отливать скульптурные формы, и мне хотелось бы чтобы мой будущий ребенок был бы не только рожден женщиной, но и в какой-то мере от части и отлит из гипса.

-Боже мой! Вы что, издеваетесь надо мной? Это, конечно, интересно ...  но надо знать меру все-таки... У меня пожалуй дела есть кое-какие, так что до свидания...

 

Не обращая внимания на все остальные слова собеседника, молодой человек удалился торопливо и раздражено, щелкая пальцами, как будто стряхивая с себя наваждение неуместное и приговаривая сам себе на ходу: 

-Это же надо... болтун какой-то ... ненормальный какой-то оказался, на человека даже не похож, бледный, как истукан, и лицо пятнами... нет с таким кашу не сваришь...

Чтобы закончить главу о молодом человеке, скажу, что он был аспирант, приехал в этот  городок к своим родственникам на неделю, он конечно мог пройти мимо странной фигуры Воскового Человека, но предположив из разговора с дочкой, что Восковой Человек, возможно писатель, решил не упускать возможность с ним познакомиться, потому что был устроен от природы на подобии птицы в голубом небе, не мог просто таскаться по земле, но привык  парить и летать между всякими знакомствами, набирая высоту все выше и выше. Фамилия его была Хрусталев, а имя с отчеством звучали как Геннадий Серафимович; заглаза его прозвали «Гусь-Хрустальный», хотя  во внешности ничего такого не было ни стеклянного, ни хрусталь­ного и наоборот все было очень даже пухленьким и мягоньким - он был деловым человеком. Естественно, он  оказался и тонким наблюдателем и заметил многое, чему другие не придавали значения, он даже сумел услышать, чего никто не мог услышать т.е. выудил у Воскового Человека такие сведения его биогра­фического характера, которые бы он мог изложить, может быть, какой-нибудь ... любимой женщине, но пока еще никому, никогда не излагал: не решался. И деловые качества молодого человека не подвели его и в главном впечатлении от Воскового Человека, он сразу даже поставил диагноз, что «на человека не похож»... впрочем, и Отто Градерман даже ошибался, глядя на него в 1785, думая, что создал всего-навсего еще одну восковую фигуру.

*

*

*

*

*

*

*

*

*

*

*

*

*

*

*

*

*

*

*

*

*

*

*

*

*

*

*

*

*

*

*

*

IX

 

Геннадий Серафимович унесся в свои дело­вые выси, и больше не будет упоминаться в этой повести; он прервал нас... на том месте, где «светя­щийся рыболов» опускал свой светящийся шар с надписью о чем-то этическо-эстетическом, а Восковой Человек избежал этого всего непонятного и опасного.

Итак, он спустился в пять утра с лестницы местного музея...

                              

 

 На перекрестке Динамовской улицы с каким-то незначительным переулком он позвонил в дверь, по обе стороны которой шли две черные стеклянные надписи: «РОСТЯЖПРОЕКТ» и «РОСТЯЖРОЕКТ».

  Вахтер впустил его, поправил ногой тряпку для вытирания ног, в качестве молчаливого укора и закрыл за ним дверь. Когда начальник Отдела Кадров Елизавета Ивановна утречком вешала пальто в шкаф в своем кабинете, она и обнаружила своего первого посетителя.                                       

-Здравствуйте, - не-то привставая, не-то покачнув­шись  сказал  он.                                                        

 -Здравствуйте-здравствуйте, - отвечала  она, стряхивая  весело последние весенние капельки со своей кудрявой прически, -  да  Вы сидите-сидите, по какому  вопросу?                                                            

-Я пришел устраиваться к Вам, - отвечал Восковой Человек.

-Кем же? - спросила Елизавета Ивановна, чуть улыбнув­шись, и не прошло и трех минут, как она открыла сейф, где лежала отдельная стопочка, самая маленькая из всех имевшихся там стопочек сняла самую верхнюю  вещицу, очень тоненькую, но очень значительную в жизни любого человека,  принесла ее на стол и зачем-то  перевернула; так могло показаться, но и он и она  прекрасно знали, что на самом деле она раскрыла   новенькую чистенькую книжку с титульным листом хорошо ему известным:  “Трудовая Книжка”.

-Значит Вы инженер? - заново вернулась к этой теме Елизавета Петровна.

-Да я же Вам  говорил, что  могу  делать  что угодно, но такой должности обычно не бывает и обычно меня зачисляют на должность инженера.                                    

-Хорошо-хорошо, инженер, - улыбнулась она, повторяя  следом за ним, а рука ее уже выводила крупными красивыми буквами:      

 

   «Зачислить Воскового Человека

 на должность инженера с...»    

 

-С какого числа писать? - спросила она.              

-Можно с сегодняшнего, - отвечал он.          

-Хорошо, пусть будет с сегодняшнего... А что же Вы такой бледный? - спросила она, не глядя, ставя печать, - как у Вас с семейным положением? Вы женаты?

-Нет, но все время собираюсь, - отвечал он.                                           

-Ох, уж эти мне мужчины, - перебила она его размеренно появляющиеся в воздухе слова, как будто  он вынимал из карманов всякую всячину: платок, ключ, трамвайный билет... - ох, уж эти мне мужчины! А лет-то  уже Вам сколь­ко? Семнадцать будет?                                                      

-Ну что Вы, мне гораздо больше...                    

-Ну я вижу-вижу, но ведете Вы себя, я Вам скажу, как малое дитя. Я вот Вам подыщу невесту такую, что Вы у меня завтра женитесь.

-Да я хоть сейчас готов, клянусь Вам и в «Поваренной книге» к тому же я нашел...

-Ну если и Поваренной Книгой клянетесь, - засмеялась Елизавета Ивановна. Вы напрасно смеетесь, я говорю совершенно серьезно.

-Ну хорошо-хорошо, обиделись наверно? А я хочу Вас попросить кое-что, ну какой обидчивый!

-Нет-нет, я не обиделся, - отвечал Восковой Человек.

-Так вот, не поможете ли Вы мне, донести до дому сегодня в конце дня, вот этот горшок с геранью? Вы видите, он здесь плохо что-то себя чувствует, а я думаю за ним  поухаживать: и витаминов ему, и воды из-под гриба, и просто нежность, внимание, и забота. Поможете? Я живу, тут две улицы пройти, и дом мой на третьем этаже в двухкомнатной квартире...

 

         Беседа шла  очень  живая и дружеская, но он, наконец, коснулся и своей любимой темы:                                                

-А чем занимаются Ваши родители? - спросил Восковой Человек, откинувшись на спинку стула.

-А что Вы так серьезно? Хоть бы разочек улыбнулись! Отец мой из деревни, а мать училище закончила и работала акушеркой.                                                        

-О! Акушеркой, - воскликнул он и чуть приподняв брюки на коленях, перекинул правую ногу на левую, - а у Вас есть среди знакомых, кто бы работал на заводе, дело в том, что мне нужно... мне нужно человека, который бы отливал формы?

-Боже мой! 215 человек из третьего цеха!                         

-Да, жизнь прекрасна, жизнь прекрасна! Жизнь... чудесная ......э...                                    

-Елизавета Ивановна, Лиза, можно если хотите...                                                            

-Жизнь, Лиза... - это ведь жизнь. Правда? Morgen, Morgen nur nicht heute, Sagen alle  Faule leute -  завтра-завтра, не сегодня, так ленивцы говорят, - почему-то вдруг он процитировал детскую песенку, которую Отто Градерман читал для гостей, когда ему было четыре года.                                                                  

-Но почему же завтра? - спросила Елизавета Ивановна, которая учила в школе английский, а немцев - видела  только в кино и то их изображали в основном отечественные актеры, но зато она была чудесная кулинарка и изумительно готовила особенно запомина­лась ее тушенная капуста: как китайцы обычно зака­пывают под землю куриные яйца, чтобы добиться особых вкусовых качеств, так и Елизавета Ивановна надолго прятала порезанную капусту на сковородке под крышку и все там томилось... томилось... пока только она лично сама не решит, что все готово, так что все запахи там как бы концентрировались до особой силы и крепости, так что когда снималась крышка, то и на соседних этажах все невольно принюхивались и начинали думать об обеде.

-Нет, Вы меня не поняли, это я  сказал так, сам не знаю зачем. Конечно сегодня и даже хоть сейчас ...                     

-Нет, сейчас Вы идите работать, а в конце рабочего дня, приходите сюда, придете? Я Вам дома приготовлю что-нибудь такое, что никакая Поваренная Книга не приго­товит!

-Да я просто подожду конца рабочего дня тут в приемной ... ?

-Ну, хорошо, подождите. 

-Или пока схожу в этот цех? 

-Хорошо, сходите.

-Где этот, Вы говорили, третий цех, где 215  мастеров  отливщиков по металлу?

-Туда по второму этажу можно пройти, сейчас выйдете и направо, и по лестнице...

-Я скоро приду, - проговорил он, уже наполовину видимый в приоткрытую дверь...

 

Елизавета Ивановна сидела совершенно пораженная. Но и он тоже был поражен, этой встречей. А глядя со стороны невольно подумаешь:  это  же надо было  5О лет сидеть в одиночестве, если его здесь ждала такая приятная встреча?! Но, может быть, и надо было, так как ожидание, иной раз, есть начало пути, а первые шаги последние, всего-навсего, страницы повести, которой  никогда  не будет. 

*

*

*

*

*

*

*

*

*

*

*

*

*

*

*

*

*

*

*

*

*

*

*

*

*

*

*

*

*

*

*

*

   X

               в зале судебного заседания шло «дело Хрусталева Г.С.» Это было удивительно, так как он  больше не собирался появляться в этой повести. Но иногда бывает так, что Бог наверху предполагает, а человек внизу располагает: обвиняемому была предъявлена статья о мошенничестве. Оказывается, будучи веселым и выпившим, наш молодой Геннадий Серафимович после очередного удачного знакомства так напоил своего «клиента», как он остроумно называл людей,  с  которыми  жаждал  познакомиться, так напоил, что и сам нечаянно  напился. В пьяном виде он шутя родил идею, а в трезвом вынужден был нянчиться  с новорожденной идеей, так как привык всегда полностью отдаваться своим идеям до самозабвения. И вот что он осуществил. Он пришел в сберкассу, положил 1ОО рублей, а через  неделю  явился еще раз и подделал  свою  собственную  подпись,  незаметно  написав вместо «Хрусталев» слово - «Фрукталев». Получив сто рублей, еще через некоторое время он стал жаловаться на выдачу денег другому лицу, показывая на закорючки и раскрыв всем глаза, что подпись обозначает другого человека. Ему снова положили сто рублей на книжку уже за счет государства. Еще через неделю он опять подделал свою подпись и незаметно написал вместо «Хрусталев» слово «Груздалев». Но девушка в окне улыбнулась, но отказалась выдать ему деньги. Геннадий Серафимович пошел к директору, ему выдали, но вечером пришли милиционеры, хотели его взять с собой, но он при них стал звонить какому-то лицу,  и милиционеры, послушав трубку удалились. Но пришли на другой день после обеда,  и на  этот раз ему звонить не дали и взяли его  под стражу.

                        

 Посередине слушания дела в зал вошел Восковой Человек, объяснив свое появление тем, что проходя по улице мимо услышал в окно голос обвинителя и заинтересовался и решил войти и высказать свое мнение, тем более,  что  дело  слуша­лось  на втором этаже и

далеко  подниматься  не надо было. 

-Хорошо, - сказал судья, - как раз нам не хватает адвоката, он только что вышел на минуточку, но его все нет и нет. Можете выступать или Вам надо подготовиться?

В зале пахло масляной краской после ремонта и на полу играли три зайчика, на которых посматривал время от времени подсудимый.

-Нет, не надо, - сказал Восковой Человек, - дело совершенно ясное из речи  прокурора.

 

Прокурором была женщина 3О-ти, наверно, лет и она нервно усмехнулась, ища поддержку у судьи и у заседателей, но они были беспристрастны, каждый по своему: судья смотрел в дело, один заседатель смотрел на обвиняемого, а второй, хотя и на прокуроршу, но взгляд его проходил  куда-то дальше сквозь нее.

-Так вот, - сказал Восковой Человек, - Хрусталев Геннадий Яковлевич...             

-Серафимович, - поправил его судья, не поднимая  головы...

-Извините, Серафимович. Так вот, Геннадий Серафимович еще находится в детском возрасте,  хотя ему уже 3О лет. Он играет в деньги и в денежные пути, как играют дети в   железную дорогу. Он еще не знает  других связей в этом мире. Разрешите мне задать несколько вопросов обвиняемому?

-Да, пожалуйста, - сказал судья.

-Скажите, Хрусталев Геннадий Серафимович, пишите ли Вы письма маме?

-Нет, - был ответ и явно с оттенком любопытства. 

-А своему отцу, своей жене? 

-Нет. А чего я им буду писать, если у меня нет времени? Любопытные вопросы! 

-А чем  же  Вы занимаетесь? 

-Я занят, представьте, разнообразными вещами.

-Ну например?

-Странный вопрос, допустим, телефонными звон­ками. 

-Куда же Вы звоните?

-Разным лицам, по разным вопросам. 

-С какой целью? 

-Ну просто, знаете ли, поговорить.

-Но все-таки, что же это за  разговоры?

-Ах, боже мой, договариваюсь о ... встрече. 

-А потом? 

-Что потом?

-Потом - ничего. 

-Вот видите, - обратился  Восковой Человек к судье и заседателям, - это просто детские игры.

-Ну как же, - возразил судья, - вот подсудимый говорил, что его назначают директором какого-то заведения на Аральском или Азовском море. 

-И назначат... Ну и что же? Все равно он там будет играть в деньги и в денежные пути, как играют дети в железную дорогу.

 

                *

 

...Суд удалился на совещание. Какое вынесли решение я не знаю, т.к. Восковой Человек уже вышел из здания суда, полностью исчерпав, как он думал, тему, да и свои возможности,  смягчить  наказание несчастному подсудимому

А прокурорша порозовела так и вся похорошела, видимо, от злости. И в тоже время с сожалением провожала глазами такого деликатного адвоката, и вообще, она впервые видела, чтобы посреди судебного разбирательства ...  так неожиданно появлялись такие приятные люди и так неожиданно исчезали ...

К сожалению, дальше на мосту через реку с Восковым Человеком произошло несчастье. Он не смотрел под ноги, а по левому краю перил в одном месте доска сломалась. Время от времени опустив­шуюся половину доски приподнимали и прибивали гвоздями, но она обязательно опять  опускалась, а в речку не падала... последние пять лет уже привыкли к этой дыре и оставили ее в покое, и даже всему городу было любопытно, что же из этого дальше произойдет? ... - и Восковой Человек провалился туда, ударившись головой и локтем о края.

 

          Речушка была грязная и холодная, Восковой Человек лежал на спине и с удовольствием разглядывал небо с облаками, пока  его не прибило к берегу. В это время и лодка со спасателями уткнулась со всего размаха в прибрежный  песок. Спасатели запыхались от бешенных усилий, т.к. гребли без перерыва, только иногда весла выскакивали из уключин …

-А что же Вы не спасались, а лежали как бревно? – спро ­­­сил с раздражением самый молодой.                                                 

-Извините, - был ответ, Воскового Человека, все еще по ­сматривавшего на небо.

 

Говорил ли я, что в зале суда пахло масляной краской? ... говорил, и про солнечные зайчики на полу тоже не забыл.

*

*

*

*

*

*

*

*

*

*

*

*

*

*

*

*

*

*

*

*

*

*

*

*

*

*

*

*

*

  XI

  

 а в далекой столице, далекой от всякой мелкой суеты, которая вдруг возникает, как завихря­ющийся ветер, на пустом месте, где-нибудь в районе или области, потому что чем меньше начальство, тем оно строже (из-за осторожности), чего только ни бывает, каких переживаний... - что в столице начнут рассматривать и просто ерунда какая-то... - а в далекой столице, далекой от всякой мелкой суеты, начала проясняться какая-то истина по воду Воскового  Человека.  

 

И  хотя мы сейчас  услышим  тихий голос следователя (по особо важным преступлениям), не стоит торопливо предполагать, что, ах, над Восковым Человеком сгущаются тучи или сжимается кольцо, но просто, всего-навсего, им интересуются. И интересу­ется им искусствовед, гораздо больше, а в прошлом зубной врач - Дмитрий Ромуальдович Гостеев.

-Все это хорошо, Димочка, но как может быть такое, - сказал Константин Катеринович, - чтобы скульптура воскового человека пропала в тот же день, как ее создали и тем более заинвентаризировали?

-Я читал об этом.

-Где?

-В архиве психиатрической клиники при пансионате сестер милосердия, в папке по 1895 году... и там подшиты еще странички дневника, то есть уже рукописи 1789 года. И более того... Он там такое пишет, что дескать скульптуру не украли, а она сама ушла.

-Ничего не понимаю, любезный мой дружочек. 

-Это потому, что ты шутишь, а я не шучу.

-Допустим, а причем еще тут балетное училище?

-Ну, балетное училище сформировалось потом на базе психлечебницы при пансионате благородных девиц...

Беседу затевал Дмитрий Ромуальдович, одной брат Ореста Ромуальдовича, который сам себе пальто покороче подшивает, ботинки подрезает, уже не известно почему (видите ли, ему не  нравится  готовое),  и перешивает дамские сумочки для себя, чтобы повесить через плечо и носить в них: в кулечках пряники, а в пузырьках и  флакончиках - остатки вина; еще он хорошо поет романсы и рассказывает анекдоты..., а началось все с того, что он зарабатывал бешенные деньги, покупал волшебную аппаратуру - “панасоники” и “грюндики”, которые соревнуются в наиболее правдивом воспроизведении звуков, с этого все и началось, поначалу он пытался вытаскивать из них черные играющие и говорящие или поющие диффузоры и развешивать по комнате в воздухе, а потом он вдруг понял, что самое натуральное звучание в нем самом, и отнес все вещицы на помойку, с тех пор сам и поет и рассказывает.

Забавная, но жалкая личность по сравнению с собственным братом - вот тот сплошная деловитость и трезвость:  везде за день побывает, везде поговорит о делах, всегда веселый, глаза голубизной неутомимо  сияют, несмотря на то, что в стеклах пыль... - мягко говоря, а  на самом  деле  еще и крошки, которые сыпались у него с головы, т. к, он ее вечно закручивал с правой стороны - правой рукой, а с левой стороны - левой, и когда он по дому ходил, то был вроде рогатого фавна, но скульптурок у него была масса: на окнах, на стульях, на этажерочках (кстати, книжками он тоже менялся - я вспомнил, что и книжки у него везде стояли стопками).

 Так его собеседник и был следователь по особо важным делам - Константин  Катеринович, с одной стороны, стройный, подтянутый и аккуратный человек, а  с другой  стороны, уже  докторскую дис­сер­тацию пишет, с третей стороны: как бы Вы на него ни посмотрели: в фас, в три четверти - в памяти он всегда оставался в профиль, вот такой он был худощавый.

Жили оба на одном этаже двенадцатиэ­таж­ного дома, куда оба недавно переехали и познакоми­лись в первые же дни.

 

Дмитрий Ромуальдович очень ловко вырезал профи­ли Константина Катериновича и использовал их закладками в книжках, которые собирался читать или менять, потому что они валялись по всему дому, но именно поэтому он их, видимо, и не читал. Константин Катеринович пообещал объявить розыск по всей стране, но впрочем этого не сделал и не сделает, так как дружба дружбой, но - служба к дружбе у него никакого отношения не  имела.

И все-таки в маленьком городке как-то тоже об этом узнали... и кроме как  передачей мыслей на расстояние это больше ничем объяснить нельзя. Короче говоря, в тот же день, как появился Восковой Человек у Елизаветы Ивановны, в тот же день раздался звонок из районного управления внутренних дел от Чумакова, который спрашивал у нее, нет ли где-нибудь у них на складе или в  красном уголке за стендом восковой скульптуры XYIII века. Фамилия была очень серьезная у второго в коричневом костюме.. (Шитокрыто-Раскрывайлов), хорошо выбритый и выглаженный, лет 38-ми.

  Обоим она объяснила одно и тоже, что в красном уголке ни чего за стендом нету, кроме детского бильярда с одним кием, а на складе, точно ничего такого нет, кроме детской  лошадки без колес и  пенопластового макета Института с которым они обычно всегда по всем праздникам ходят на демонстрации. В коричневом костюме оставил свой телефон 213-213 и Чумаков еще раньше оставил свой телефон 215-215.

 

 

 

Ну и больше ничего не было, о чем бы стоило упомянуть. Только почему-то в коричневом глаженном костюме, выходя из здания, вытер ноги о тряпку...

 

Я, наверно, утомил читателя разными подробностями, но в этом виновата моя проклятая память, что  не  надо запоминает, а что надо иногда никак не могу вспомнить. И кроме того я пишу повесть в классической манере (которая мне легко дается, но тяготит меня уже все-таки) и лезут, и лезут в память то  фамилии, то имена отчества, и у кого какие привычки, и кто как выглядел и на какой улице что происходило.

Вы можете меня  среди ночи разбудить и только шепнуть «Светлана Петровна» - а я тут же скажу... глаза голубые, полноватая, говорит медленно, или «Чумаков» - волосы торчат, маленького роста, лицо тараканье, или «Елизавета Ивановна», нет она Вам и так надоела, лучше «Гостеев» -  нет его я тоже недавно описывал (и того и другого).

Мне  самому все это надоело и к тому же я чувствую, зайдет мой приятель ко мне в гости... - вот я лучше его опишу, он-то не герой повести... среднего роста, волосы курчавые, хохочет иногда без видимой причины громко и дерзко, что все вздрагивают, а он наоборот успокаивается и т.д. ... ну так вот зайдет и спросит: «Ну, чего делаешь?» Я скажу: «Повесть пишу».  «Он скажет: «Хорошо, но зачем? О чем она?» «Я скажу: «Повесть пишу о Восковом Человеке».  Он скажет: «Хорошо», - а через пять минут начнет на меня сердито смотреть, сдвинув брови над очками и усы опустив в огорчении, - “а зачем ты ее пишешь? - он спросит - чтобы прославиться?” «Да нет, - я скажу, - слава славой, я, конечно, не против того, но главное для меня написать повесть нежную, трогательную и в тоже время, в классической манере, проверенной временем, для славы нашего Отечества» - я заметил странную связь, но почему-то все вещи ставшие классикой в нашей литературе, написаны в класси­ческой манере, кроме того, я еще так пишу, чтобы меня не путали с современными другими писателями, в-третьих, недавно одна пара меня назвала графоманом, сначала ее муж, а потом следом за ним и его жена, ну и пусть увидят, что я могу писать не  хуже любого классика (а может и всех вместе взятых этих классиков! ! !), а в-пятых, материалы, что попали ко  мне и которыми я располагаю по «Восковому Человеку» создают такой значительный образ, что неудобно его даже подвергнуть риску собственной манеры, да и оказывается в  классической манере  легче писать,  много легче, чем в своей, так как можно писать наобум из любого места в своей голове, где находятся все грамматические формы и конструкции.

 

 

И, кстати, могут попасться некоторые мысли незаконченные или даже фразы, но я как-нибудь еще к этому вернусь и закончу или напишу в этих местах «пропуск в рукописи» или «лакуна» - лакуна даже лучше: слово непонятное, не все его знают, но все равно даже если знают, оно уносит в переживания: почему пропуск... -  рукопись  украли  враги писателя? жаль, он бы такое написал замечательное и  т. д.; а если «пропуск в рукописи», то мысли приземленные: завалилась, небось, за стол  или под кровать, ах эти писатели, а может, и пятно поставил масляное и неудобно было в типографию нести и  ножницами ее и вырезал....  Но закончим отвлекаться.

И вот, конечно, мой приятель скажет: «Ах, никому не нужен твой Восковой Человек; все заняты собой в этом мире и нуждаются в повести о себе, чтобы увидеть, как они живут и чтобы научиться правильно жить, так как жить они не умеют и не  и не уживаются друг с другом». Но я скажу ему, что и до этого доберусь, напишу новую повесть о Ромео и Джульете, чтобы они научились не расставаться, но сначала закончу эту повесть. Я боюсь,  он скажет: «ну, пиши-пиши»,  - а мне и писать дальше не захочется.

 

Но вот посмотрите какая у меня заготовлена фраза в классическом стиле, прекрасно завершающая главу, а это очень важно завершить главу: (я знаю на собственном опыте никто не читает полностью книг: ни читатель, ни  писатель, ни редактор - в лучшем случае читают  начало  главы и концовку) ...  и так вот моя заготовка, отдельно уже напечатанная на машинке и вырезанная ножницами:

 

Всякая странная индивидуальность имеет право на существование и своей жизнью представляет уникальный и неповторимый эксперимент, который ставит сама природа ... -  может быть так и не думала Елизавета Ивановна, но ведь она так действовала в отношении Воскового Человека, руково­димая своими добрыми чувствами: так восторженно принимая странного посланца, которого ухитрилась создать природа, пусть даже и случайно.

*

*

*

*

*

*

*

*

*

*

*

*

*

*

*

*

*

*

*

*

XII

 

через день  было воскресенье, и они обедали в гостях у лучшей и единственной подруги Елизаветы Ивановны. Сидели в аккуратненькой комнатке за  очень чистенькой скатертью. Подружка Елизаветы пригото­вила свое  ... кушанье - некушанье, блюдо - не блюдо,  а  что-то: с  майонезом, вареной колбасой  и  картошкой,  был там и соленый огурец  порезан...  кажется,  чеснок, но чего там  не  было,  так именно  тем  именем  блюдо и  называлось, то есть это все называлось  почему-то  -  «салат» (? ).

Женщины очень много разговаривали и почти не уделяли времени  Восковому Человеку, но он от этого почти не страдал и молчал, можно было подумать, что он предавался размышлениям, но на самом деле, он ничего не делал и совсем не  мучился. Так он любил Елизавету, что все ему было не в тягость.

Елизавета хвалила салат и говорила длинные монологи, которые начинались словами «ты знаешь?», потом что-то следовало похожее с предыдущим блюдом, то есть там было много чего, самого разнообразного,  а заканчивалось все не скоро словами «ты понимаешь?». Обе женщины, наверно, что-то понимали.

Салат, который время от времени Восковой Человек перемешивал в своей тарелке, между прочим, был  - очень вкусный, и разговоры  их  тоже, наверно, были хороши, но, видимо, неуловимы для мужского уха. Жареную рыбу он тоже помял было вилкой, а потом через некоторое время разделил на две кучки: в одной были косточки, а в другой то, что останется после рыбы, если ее пощипать вилкой на мелкие кусочки, но и картошку он несколько раз ткнул вилкой - там виднелись вмятинки. Елизавета отвлеклась один раз от разговора и сказала обращаясь к нему:

 

-Ах ты, моя привереда! - и ловко схватила  свалив­шуюся с тарелки картошину и отправила ее в рот вместо запятой посередине своей длинной речи. Воско­вой Человек засуетился, стал вытирать бумажной сал­фет­кой скатерть за тарелкой и чуть, отодвигая хлеб­ницу, не уронил вазочку с цветами, но хозяйка вовремя ее поддержала рукой, приговаривая:                              

-Ничего-ничего, не беспокойтесь! Вот какой он у тебя, видишь, аккуратный! Непоседа эдакая!                                                              

-Да, - сказала Елизавета, не стоит описывать ее взгляд, но стоит позавидовать.                                             ... 

 

Зато он, уходя, подал ей пальто, но как подал; обе женщины понимали сколько  было  в  его движениях  преданности и заботы, и сосредоточенности: одна рука как бы говорила: «Я люблю Лизу, потому, что она моя королева и я ей намерен служить преданно и вечно, до последней капли крови» - а вторая рука как бы говорила: «Нет, Елизавета наша - милейшее созданье, она как маленькая девочка, кокетливая ломака и баловать ее великое наслаждение, которое нам посчастливилось испытать, потому, что мы вовремя родились на свете».

Ну, а голова на плечах так сидела, что ясно было, что она ничего не может сказать от счастья, полностью  заполонившего все, что могло бы думать и говорить, и это было нечто  еще более милое, чем любые слова.

*

*

*

*

*

*

*

*

*

*

*

*

*

*

*

XIII

 

я еще не говорил, что он сам делал   некото­рые записи? После знакомства с той самой девочкой лет 8-ми,он, например, записал, придя домой:

 

 дети едят много и поэтому

любят, чтобы разговор

был приятным

 

Обычно он записи делал, читая и  перечи­тывая «Поваренную Книгу», он вдруг останавливался и брал  в  руки  карандаш и писал свои заметки,  но не на полях, а между рецептами, это было как бы продол­жением рецепта мельчайшими буквами. Наверху  могло  быть  описание  отбивной из  телятины, потом пробел  и описание отбивной  из еще чего-нибудь, вот там он и писал, заполняя пространства мельчайшими буковками, например, так:

 

люди, любящие есть картошку,

говорят и мыслят вязкообразно

 

я нечаянно поставил запятую, но он никаких знаков не ставил потому, что записи были коротенькими и потому, что знаки препинания, что бы там не говорили в редакции и в типографии, отвлекают восприятие от самой мысли, недаром же они так и называются «препинания», то есть это место где спотыкаются, препинаются читатели, это делают специально для тех, кто... якобы не мыслит, так пусть  споткнется и задумается (действительно, когда мы спотыкаемся на дороге, то невольно задумываемся), но он считал это злоупотреблением, т.к. предполагал в каждом человеке бесконечные возможности разума и душевных проявлений. А вот еще одна его мысль:

 

 после съедания сырой

   моркови конструкции

   слов располагаются

    с спиралеобразном

  движении

 

или такое:

 

проверить возможно после

поедания  семечек

люди  говорят  обо всем

понемногу не вдаваясь

в рассуждения:

 отрывочно и подшучивая

 

или такое:

  тот кто ест часто

отбивные

не любит рассуждений

 

или еще:

 

 кто ест  котлеты  тот

говорит обстоятельно

 

мне кажется он видел какую-то связь доступную только ему, между тем, как питаются люди и тем, как они живут, но все-таки, перечитывая его записи, я иногда вдруг вспоминал кого-нибудь из своих друзей и знакомых, и некоторые из них подходили под  описание, но не все. Так, например, у меня есть знакомые супруги и они оба любят есть отбивные, но он, действительно, не любит обсто­ятельно рассуждать, хотя и утомляет всех обстоятель­ными рассуждениями, но это так, его внешний вид, он прищурится и порассуждает только чтоб гостей помучить, да и сам при этом мучается, а вот жена его, действительно, кандидат наук, хотя впрочем тоже рассуждать не любит. Так что они оба подходят. Но все-таки она хоть серьезный труд совершила с формулами и расчетами, и доказатель­ствами, а он как был... не хочу о нем плохо говорить,  все-таки мой приятель ... то, в общем, таким и остался.

Или, например, другой мой знакомый. Любит есть всякие разнообразные вкусности и всегда говорит о них с азартом. А он музыкант - и как разнообразно играет то громко, то тихо, то быстро, то с паузами нажмет 2-3 клавиши, но при этом он спартанец - сам ни за что не будет ходить по магазинам ради какой-нибудь колбаски и курочки, только ест, что ему матушка принесет (он холостяк) - так и исполнение его, несмотря на внешние яркие отдельные эпизоды, в целом мужественно все и скупо. Или другая моя знакомая одна может наговорить-наговорить, нащебе­тать-нащебетать что-то такое, ах, сейчас пообедаем! И принесет - котлету. А она писательница. Так и проза ее: и чудеса там, и гиперболы, одна на другой сидит, как будто все мухами засижено, столько необычных образов распихано там по абзацам -  а в целом, тема очень грустная: о любви. Кстати, они, наверно, поженятся скоро и бесповоротно и тот музыкант, и та писательница.

И последний пример - один мой знакомый поэт, тоже ест за двоих, но как-то я у него обедал, так к оладьям и сметана была, и сгущенное молоко, и варенье, и еще чего-то, кроме масла - и пишет также: слов знает множество, обыкновенный стул на гибких ножках так опишет, что там можно весь мир увидеть со звездами и атомами, и хотя он ест за двоих, никто ни вдвоем, ни втроем, ни вчетвером такую поэму не напишет.

А закончу еще одной записью Воскового Человека. Он пытался обнаружить связь между погодой и жизнью человека:

 

во время снегопада сны

у людей длинные сложные

и не запоминающиеся

 

или такая запись:

 

 в трамвае люди думают

или говорят все время

об одном и том же

 

Мне кажется, если понимать эту запись  правильно, то можно и еще чего-нибудь придумать получше и поважнее трамваев, а что-то обобщающе важное.

В общем, жизнь Воскового Человека была все время заполнена наблюдениями  над человеком, чтобы его понять, и чтобы ближе ему можно было сойтись с людьми в дружбе или просто в беседе , а главное в своей мечте о любви; тем более, что он понимал, что жизнь людей коротка и на каждого он смотрел с чувством, что скоро этого человека потеряет и останет­ся один, со стороны наблюдая смену  поколе­ний.

*

*

*

*

*

*

*

*

*

*

*

*

*

*

*

 

XIY

   

Конечно Восковой Человек не знал, что делается вокруг: ни что Елизавета осталась перепол­ненная чувствами, впервые пережив такое глубокое ощущение симпатии и нежности и любви; ни о том, что его разыскивает искусствовед, бывший зубной врач; ни о том, что о нем мог вскользь упомянуть главный следователь по особо важным делам Константин Катеринович, но не упомянул и все-таки передача мыслей на расстояние состоялась и в провинции уже и Чумаков из министерства внутренних дел и Шитокрыто-Раскрывайлов в очень глаженном  костюме из еще гораздо более... серьезного заведения - и звонили и ходили, его разыскивая; ни о том, что делается в третьем цехе, где  215 мастеров-отливщиков каждый день чего-то делали с .жарким льющимся  металлом...

А в это время самый главный отливщик - Вячеслав Пулевестрович  Незнайло - прислонился к остывшим болванкам, на которых уже сидел Володя Черенков - самый рядовой отливщик, а  вся  бригада отливщиков столпилась около автомата с газированной водой  (бесплатной, что  не следует забывать и что никто и не забывал). Была минута, когда никто не работал  на этом  участке,  только ходил насупленный электрик,  который  явно был недоволен тем, что чего-то сломалось.

В его представлении все должны были  работать, а он - присутствовать в некотором отдалении, в «дежурке», и играть в домино или в карты, или разгадывать кроссворды, но вот все-таки что-то сломалось, где-то что-то сгорело в проводах и все перевернулось: они стояли, а он ходил с ящиком электромонтерным и двумя тонкими металлическими штуковинками и то и дело их втыкал куда-нибудь и заглядывал с огорчением в  ящичек на циферблат.

 

В цеху было тепло, особенно у печей, где варился огненный суп, железный для какого-то великана. Кстати, сам Вячеслав Пулевестрович тоже был здоровенный такой и мог бы один в случае надобности представить человеческую породу, в какой-нибудь фантастической ситуации для каких-нибудь фантастических жителей иных миров ...  но как многие живописцы и скульпторы, слишком натурально любящие изображать, справедливо подметили, что фигура его, как у всякого сталевара-отливщика, немного напоминала мешок с зимними вещами, которым чуть ли ни подметали пол на  заводе энное число лет и, наверно, ему действительно пришлось бы и плечи расправить и взглянуть вдаль, и улыбнуться так, как будто он улыбается последний раз в своей жизни, а потом забудет, что это  такое, очень уж «изо всех сил» - это, пожалуй бы, и скрасило его наряд в глазах представителей других Миров бесконечной Вселенной (как умиляло и  радовало, и «скрашивало» же взгляд начальства на художественных выставках).

А Володя Черенков был щупленький, в очках, как будто зашел сюда из читальни и вот подзадержался в третьем цехе, человек-то существо очень цепкое и увлекающееся, зайдет вот так куда-нибудь и выходит потом только на пенсию. В эту минуту, когда пили газированную воду, в цех и вошел Восковой Человек. Он постоял в дверях, видимо, присматриваясь, как раз наверху проезжал кран с какой-то девушкой в окошечке; не знаю заметил ли он ее, но я, как видите, заметил и упомянул ее. Она была в темно-красной косынке. Во всяком случае, Восковой Человек двинулся к бригаде, но не дойдя пяти метров поводил руками по воздуху и все-таки решил, что здесь слишком жарко, постоял-постоял и решил покинуть это тревожное место.                                     

В  бригаде сказали про него, что не туда зашел этот «длинноносый», читателю просто повезло, что я не расслы­шал, что они добавили к этому прилагательному.

*

*

*

*

*

*

*

*

*

*

*

*

*

*

*

*

*

*

*

*

*

*

*

XY

 

жалко, что они не поговорили: Восковой Человек умел настраивать людей на серьезные  разговоры;  после  беседы с ним они еще много лет чувствовали  себя как-то очень приятно, и все вокруг казалось каким-то более значительным, это чувство возникало незаметно, но держалось  долго.

Как-то он шел по улице и его окликнул незнакомец (как он сначала подумал, оказалось, что они раньше виделись много лет назад), он подошел к нему, они разговорились и когда прощались, Восковой Человек спросил: «Как Вам удалось запомнить меня в том доме, где мы с Вами встречались?» - и тот   ответил: «Такие люди, как Вы, не забываются» и рассмеялся.

 

Но, как ни странно, он не любил  поваров, хотя и любил особой любовью «Поваренную Книгу». Он заметил, что они все люди не искренние и не любят готовить, зато обожал беседовать с домашними хозяйками, т.к. и они с удовольствием  выслушивали  его рецепты, и  удовольствием выслушивали его рецепты и он с восхищением слушал о том, как они любят готовить и что.

 Он видел, как оживлялись они, рассказывая, как «почистить морковку», да «постругать лучку», да «нашинковать капустки», да «отварить», да «запра­вить», да еще чего-нибудь. И они, может, и дейст­вовали вопреки «Поваренной Книге», но столько было в их рассказах о приготовлении домашних обедов пред­вкушений и предчувствий порадовать мужей и детей своих!

Он понимал, что они не только радуют своих домашних, но и воспитывают в них самые разнооб­разные оттенки характеров; и видны ему были невидимые нити, связывающие смелость или веселье и нежность с рассказом одной домохозяйки, напол­ненным придыханиями о мелких щепотках соли или о добавлении только «чуточку» уксусного соуса; или с рассказом другой женщины, которая действовала от сердца, смело соединяя крупные категории капустного и картофельного характера между собой в тех про­порциях, которые ей подсказывало чувство и интуиция!                                                                           

 Обычно где-нибудь в очереди перед открытием магазина он затевал такие разговоры, когда люди не торопятся и тщательно продумывают, чего купить и какое количество, чтобы осуществилось задуманное. Или, например, на вокзалах, где ожидают поезд дальнего следования, и сидят по полдня около чемо­данов и сумок. Однажды вот так разговорился он с одним солдатом и стал ему объяснять, что война - самое ненужное дело на свете и просил довести это до  сведения  всех солдат. Солдат ехал в отпуск, на две недели домой и не прочь был поболтать  о том о сем:

-Да, конечно, - нехотя отвечал солдат, - но солдаты и так об этом знают; но другая армия может напасть, например, американцы.                                    

-И американцам тоже скажите, что не надо воевать.

-Да им все говорят ... у них же там все время какие-нибудь мирные демонстрации с плакатами «долой войну», «долой  атомную бомбу» и все такое прочее.

 -Ну и что?                                                                         

-А ничего. Их  все равно  могут заставить  те, кто  оружие продают  и  кому  нужны  другие страны, чтобы рынки сбыта расширять…                                                                                                                                                                              

-А чем они питаются? – спросил он.

-Кто?                                                                                       

 -Ну те, кто наживается на оружии и кто хочет другие страны захватить.

-Они питаются богато. Они же миллионеры.                                                         

-Я так и знал, - сказал Восковой Человек.                           

-Да, конечно, все Вы знаете, а спрашиваете.                                                   

-Вы скажите их женам или я, может быть, сам  при случае им скажу, чтобы для них готовили только кисе­ли и диетические блюда.                           

-Ха-ха, - сказал солдат, - это не поможет.                         

-Поможет-поможет, - убежденно сказал Восковой Чело­век и, хотя солдат заторопился на поезд, Восковой Человек еще долго продумывал все, чтобы надо сказать женам миллионеров, если придется с ними встретиться.                                      

 Если, конечно, допустить, что мысль пра­вильная, то киселями и диетическими блюдами миллио­неров надо кормить с самого детства и не одно поколение, но как заранее узнать, какой ребенок в дальнейшем будет миллионером? А дети-то, собствен­но, и сами любят кисели... А ведь, действительно, если соединить учение Павлова об условных рефлексах на основе вырабатывания питательной слюны - с идеями Воскового Человека, то человечество ждет великое будущее, кстати, миллионеры и сами, когда уже на ладан дышат, на кисели переходят и занимаются  благотворительством.     

     ...У меня дух захватывает, когда я думаю: а что если бы в дни своей юности (к сожалению, Отто Градерман сразу придал чертам Воскового Человека характер лица 4О-летнего человека) ... - но все-таки тогда..., когда ему было 15, 2О, 25! В 181О-13 годах, он совершил несколько кругосветных путешествий; первое «пешком», образно говоря, где бричка - где телега; второе на корабле, а третье - в собственном экипаже, который ему подарил какой-то князь или граф - от Испании  до Японии...  я  думаю, что было бы, если бы он не вернулся в Россию? Было бы грустно. Интересно процитировать его запись об этом в «кулинарной Книге»; он тогда еще писал на полях и не решался вылезать со своими мыслями на середину страницы:

 

     в России жители как дети

они сердятся обижаются

веселятся плачут

слушают  спрашивают

отвечают очень сильно

громко но столько

сколько хочется а не

столько сколько надо

я хочу у них всегда жить

 

Тогда он еще не умел, мне кажется, точно выражаться, и эта запись, кажется, даже с каким-то немецким акцентом, но, все равно, мысль приятная, его тянуло туда, где началось его странное детство (все-таки жаль, что Отто придал ему сразу черты человека средних лет): мне кажется, что самый факт его рождения здесь, у нас и то, что в дальнейшем он вернулся после путешествий в Россию, чтобы заниматься своими уникальными наблюдениями над человеком - дает надежду, что когда-нибудь и отечество наше откликнется на его сыновьи чувства, назвав его именем или переулок какой-нибудь или остановку автобуса, хотя бы напротив  того домика, где он жил на окраине.

* 

*

*

*

*

*

*

* 

*

*

*

*

*

*

*

XYI

 

была ветреная погода, скользко и мокро, и темно, несмотря на раннее время, в общем, настоящий март. А  по  улицам  пробирались прохожие то там, то тут, но многие из  них двигались в одном направлении. Направление-то было к сберкассе, но сберкассу они справа обходили и с торца входили в здание гостиничного типа, поднимались до второго этажа и тут застревали, но впрочем особенно не огорчались, т.к. все друг друга знали. Протиснуться дальше было нельзя, но поистине и сама природа их, вроде бы, предупреждала раньше еще на улице, навевая потихонечку такие мысли: а не лучше ли дома в такую погоду? да  чем по ледяным горкам скакать, не лучше ли дома у телевизора с газетой на диване сидеть? и  т.д. Да и дом не просто номер 2, а 2/2 и это тоже, мне во всяком случае, действовало на нервы, а впрочем было уже темно.

Праздновался день рождения Воскового Человека. Он сидел за столом. Все шумели. Гладко выбритые лица мужчин и пухленькие лица женщин, но, да-да, в том числе и худые - напоминали  празднество развешанных рядами по всей квартире блинов, впрочем, это всегда так, когда люди выпьют, у них лицо несколько застывает, как на фотографии. Таких застывших, но все-таки  цветных изображений кругом было навалом, но это  им не мешало показывать что-то руками, чего-то говорить и даже пытаться танцевать, но некоторые еще наливали. Только Восковой Человек казался  бледнее обычного, так как при сравнении с одним человеком, еще можно было... да, кстати, кто там в коричневом выутюженном костюме? узнаете? А рядом с ним краснолицый бодряк с голубыми васильками, еще, правда, не распустившимися, но зато посередине лица что-то вполне скороспелое и созрелое, с коротенькой детской челкой наверху и ни одного седого волоса?  я его знаю, только  фамилию, слава Богу, не помню, хватит уже фамилий для такой маленькой повести... так вот, в сравнении с одним человеком еще можно было.. а этого помните - толстый такой, ну, «представитель человечества»  и этот, рядом с ним, в очках...  так вот, в сравнении с одним человеком, еще можно было подумать: ах он бледен что-то, Восковой Человек, - но тут в компании... Боже мой, а этот-то, как здесь оказался, он же умер в первой главе, наверно?  а-а-а...  нет-нет, не он, лицо такое, но голова меньше чем у того, и тот так быстро не крутил ею, но похож на Воскобойникова ужасно... ну так вот, в сравнении с этим сборищем, с этим скопищем лиц, как на празднестве Русской Зимы, что недавно прошла и выглядела менее шумно, так вот, посередине всего этого Восковой Человек казался совершенно белым, как смерть или как скатерть; оба сравнения  достаточно точны и проверены традицией русской классики. И сидел он, к тому же, еще сосредоточенный такой и молчал. Иногда только, отряхнув голову, говорил, перебивая Елизавету или ее ближайших соседей:

-Ну что же вы все о о деньгах? Ведь жизнь коротка, сказали бы лучше что-нибудь такое о счастье!

Его слова, которые обижали гостей, Елизаве­та хорошо заканчивала улыбкой; ах, дескать, не обращайте внимания, он переутомился. Но вот Восковой Человек как бы очнулся от своих странных дум и встал с бокалом в руке.

-Именинник будет  говорить! Именинник хочет сказать! - стали кричать из разных мест какие-то голоса, но тишины не наступало, пока Елизавета не стала постукивать по стеклянному кувшину с компо­том, а ее на поддержал старичок с накрахма­ленным воротничком, стуча ножом по пустой бутылке из-под водки, фамилия его лежала в кармане, в паспорте, так как никто ее запомнить не мог, а отчество наоборот легко запоминалось Давид Маринадович. И все-таки Елизавете пришлось очень громко на всю квартиру прокричать:

-Тише товарищи!

       Наступила тишина. И пока Восковой Человек подбирал слова, глядя куда-то поверх голов, а Давид Маринадович  поддевал вилкой остатки капусты с чужой тарелки (просто от нечего делать) - она добавила уже нормальным голосом:

--Виновник сегодняшнего  торжества  хочет сказать речь, товарищи, у всех ли налито? Позаботьтесь друг о друге. Мужчины, поухаживайте за женщинами, это все-таки дамы, ха-ха...

И опять все зашумело по квартире, можно было подумать, навсегда, но шум сам себя как-то потом съел и превратился в тишину. 

-Бывают минуты в жизни человека такие,  когда он  чувствует себя на пороге особенных событий..., - так начал говорить печально и серьезно Восковой Человек, но голос его был еще и напряжен, чтобы охватить обе комнаты  с  набитыми гостями из 3-го цеха и поэтому его никто не перебивал замечаниями «а что так мрачно?», «а чего такой серьезный именинник?» и т.д. и в тишине он продолжал: 

-И вот мне кажется, что я на пороге в какие-то особые мгновения, очень сильные и очень важные, так что мне временами очень  страшно...

Кто-то рядом чиркнул спичку прикуривая и Восковой Человек невольно вздрогнул и непроиз­вольно отдернул руку торопливо.

-Да ты ничего не бойся! Вот именно, мы-то тебя поддержим в любую секунду! - раздались голоса с заговорщескими интонациями, но они тут же гасли т.к. всем было любопытно. И не то любопытно, что он скажет, так как все уже об этом догадывались кое-как, но любопытно было, как он это скажет, чтобы по этим словам решить  для себя, надолго ли это счастье, которое он нашел в уютном домашнем мире Елизаветы Ивановны. Она тоже вся напряглась, судя по чуть сжатым губам, хотя еще формально находившимся в состоянии улыбки, адресованной гостям.                          

-Я не боюсь, - продолжал Восковой Человек, - но я просто очень переживаю волнение, охватившее меня, т. к. я очень люблю Елизавету Ивановну, ну, то есть Лизу и я еще необычайно взволнован еще тем обстоятельством, что в третьем цехе отливают фигуры из металла, но как это соединить во что-то, что могло бы охватить все, весь мир, звезды и все пространство, я не знаю... Но мне кажется, что это все может как-то получиться само собой; главное другое  ...

 

Он замолчал на  2-3  минуты, но никто в эту глубокую и страшную паузу ничего не  сказал, все как-то были очень тронуты и удивлены, что рядом с чувством к Елизавете он поставил свои чувства к третьему цеху (или какой-то странный и загадочный интерес к нему), в  который  зашел только вчера и то на пол минуты.

 

 

-Но главное для меня, что я с 1785 года, еще ни разу... как бы про это сказать? ... не целовался, извините, ни с одной женщиной...

Ну, конечно, конец его речи вызвал бурю  оваций и восклицаний, а вот Лиза загордилась всенародной любовью и стала смотреть на него каким-то особенным взглядом. Можно было бы предполо­жить, как я тогда и подумал, что она, наконец, увидела его таким, каким он  был, в отличие от восприятия других людей, но она, наверно, просто полюбила его в ту минуту... любовью английской девочки к английскому  мальчику (ну,  просто  вылетели сейчас у меня их имена!), не знаю, любила ли  она его до того или была просто увлечена, но тогда она полюбила его как,  черт... не Офелия ... а, ну да, как Джульета любила Ромео.

Народ разошелся, никто не помнит как, т.к. все были пьяны: те кто мало пили - ушли пораньше, а те кто остались - выпили в тот вечер как никогда, от души и от веселья. Конечно не ел и не пил только Восковой Человек и всем это было понятно, так как он был в  очень  взволнованном состоянии.

И вот, когда они утром проснулись, она ему сказала, при этом она лежала на кровати в халатике,  а он сидел и держал ее руки в своих руках: 

-Ты должен серьезно выслушать меня  сейчас, я чувствую,  мой дорогой, что у нас будет ребенок.  

Не известно, что сказал Восковой Человек в ответ, но видно было дворнику с соседнего участка,  свои-то  тоже  загуляли в тот вечер на праздничном торжестве - так вот, другие видели: на балконе квартиры, в которой горел свет, кто-то ходил туда-сюда и иногда вскидывал руками.

До чего же внимателен глаз народа! Нет, именно дворникам, кочегарам и сторожам надо писать и писать для нас повести и рассказы, чтобы утолить душевные метания, эту вечную жажду неизвестно чего, но только чтобы  это было что-то особенное и красивое, и  благодушное,  и благородное.

*

*

*

*

*

*

*

*

*

*

*

*

*

*

*

*

*

*

*

*

*

XYII

 

Несколько раз наведывалась весна, зима и наконец снова лето! Тепло, уютно. Прелесть. Жить бы и жить вечно на свете, так думает душа: и воробышка, и травинки, и пассажира в трамвае, и первоклассника, и пенсионерки, которая уже так стара, что забыла  само  слово «пенсия». Вот в такую пору, ранним утром, тот самый «светящийся рыболов», что примостился в эмбриональном виде на крыше местного музея покинул наконец свою оболочку и превратился в бабочку известного всем вида и полетел и полетел над городом.                                                   

Он то взмывал вверх, то опускался к крыше домов, солнце росло, как говорится не по дням, а по часам, каждое мгновение оно посылало все больше волшебных желтых стрел, летящих к городу, к деревьям, к травам. И  бабочка  все живее и живее делала зигзаги в воздухе; уже глядя на рисунок ее странного полета, у человека  могло  что-то заиграть жизнерадостное внутри и музыкальное, короче говоря, глаза загорались жизнью.

И так странно вспомнить ночную жизнь «светя­щегося рыболова», когда он был эмбрионом-искусствоведом, но вот уже нет этого ночного светящегося вампира, который в весеннее утро високосного года (а интересно, что он делает в остальные года? надо бы почитать научные журналы, о как жизнь интересна-то и какая  хитрость везде на хитрости сидит и  хитрость погоняет!) ... и вот после такого ночного образа жизни - полет, полет!

Наверно, лето и породило это ощущение, что мы будем жить вечно: это тоже полет чувства. А бабочка все летела в сторону центра того маленького городка, то летела к водокачке, то летела к станции, откуда направлялись поезда к столице или в дальние места нашего отечества. Кстати, до столицы-то ехать, ну, каких-то 3-4 часа. Но вот она опять, непонятно каким образом, очутилась над музеем, но полетела мимо его равнодушно, не узнавая места своего ночного детства, своих ночных охот на ходячие скульптуры и пролетающие картины.

 

Непонятно, какая сила в природе, в весеннее утро високосного года заставляет одну из скульптур или картин сдвинуться с места? И откуда они знают, где дверь? И почему «светящийся рыболов» помещается и кем, на крыше дома в котором музей? И как он вовремя опускает светящуюся нить именно к тому моменту, когда дверь приоткрывается и сомнамбула или наоборот, очнувшееся от летаргического сна существо выйдет на порог музея? И интересно, не лишится ли когда-нибудь человечество, таким образом, если допустим вовремя не расплодить «светящихся рыболовов», шедевров Донателло или Леонардо, если появляющиеся копии совершенно достоверны, но обновлены, как бы рождены  заново?  И скольких все же подлинников мы уже лишились? Не совпадают ли числа ограблений музеев с весенними днями високосного года? тогда это не ограбление, а бегство из «тюрьмы» какого-то, пробудившегося от сна,  существа, родившегося к новой жизни?

И сколько уже таких «существ» проживает среди нас, если приглядеться попристальней? Может быть наобо­рот, надо переловить всех «светящихся рыболовов» для зоопарков, а проснувшимся существам построить отдель­ные дома и районы для их проживания? Вы представляете такую возможность побеседовать с «Моной Лизой»? А любовь с  такой  женщиной? Она ведь, как ангел! Если вы ее заведете в дом, она даже не съест ничего, а сколько возвышенных разговоров на любые темы? отпадают всякие разговоры о зарплате, с такой женщиной только расцветет все внутри - только говорить и смотреть, и говорить с ней! Не на новой ли заре  стоит цивилизация?

Бабочка случайно пролетела даже мимо  балкона, где Восковой Человек сидел на  стуле, держа на руках своего ребенка. О нет, Она уже не испытывала желания его поглотить в себя и взамен вернуть копию в музей, она пролетела мимо, лишь наслаждая взор Воскового Человека, его глаза, образующие полусферу, поблес­кивали на солнце, и оно растопило даже  какую-то часть вершины его глазной полусферы, и что-то вроде слезы благодарности за красоту солнца, ветра и полета бабочки скатилось с его нижнего века и застыло на щеке, которую он  смахнул -  как жаль, что он не мог и улыбнуться в такую минуту счастья!                                                                     

 Он вошел в комнату, т. к. солнце уже припекало, и держать ребенка на руках становилось тяжело. То ли он решил побродить в тенях домов на свежем воздухе ранним летним утром, то ли он хотел еще и еще удовлетворить внутреннее ощущение  своего счастья тем, чтобы, вероятно,  соседи и случайные прохожие его лишний раз увидели с ребенком, но он вышел на улицу, и его долго не было.  Придя домой, Елизавета встревожилась к обеду и стала звонить везде, к знакомым, а потом в районное управление.

 

-Да Вы что же, не узнаете меня? - кричал ей кто-то в ухо, потом была названа какая-то фамилия, - не вол­нуйтесь, сейчас разошлем везде людей!  Из-под земли его найдем! Чего? Обоих? И обоих, конечно, найдем!

Елизавета не могла найти себе место ни на диване, ни на стуле, ни на балконе - везде ее мучило чувство боли и тревоги. Наконец она выбежала на улицу и бежала, сама не зная, куда и зачем, ее несли сами ноги. Но, короче говоря, она оказалась, как она рассказывала, а только этим и придется ограничиться, «в каком-то дворе», он был весь завален какими-то мешками с цементом, ящиками, бочками и она увидела  е г о   - а он увидел ее.

 

 

Он стоял перед каким-то чучелом и бил по нему молотком. Ребенок тут же сидел в своем креслице на колесах. Потом чучело развалилось и от туда вышел мальчик, крошечный, как ее сын. Она пошла к ним. Он стал одевать второго ребенка в какие-то одежды, вытаскивая их из коробки. Она побежала и схватила, сидящего в коляске, он, почему-то, весь был испачкан в мелу.

Но она, видимо, это все сделала слишком резко, что ли... И когда она посмотрела на него, он с каким-то ребенком на руках, но очень похожим на их малыша - он с ним пролазил в щель забора, и - скрылся навсегда...  Ей надо было спокойно приласкать всех троих тогда, возможно ...

Где они теперь?... Может быть, живут себе на окраине, о них больше ничего не известно . 

 

*

*

*    1984

*

*

*

*

*

*